Северное сияние - Страница 62

Девочка легла на койку и задумалась. Перед ее глазами все стоял могучий медведь. И зачем он только глушит себя этим отвратительным спиртом? Как же ему бесконечно одиноко на ледяном грязном пустыре! Нет, все-таки хорошо быть человеком. Всегда рядом твой альм, всегда есть с кем поговорить.

На корабле было непривычно тихо: ни скрипа мачт, ни металлического скрежета, ни рокота двигателей, ни плеска воды за бортом.

Веки Лиры мало-помалу тяжелели, и вскоре она уже крепко спала, а Пантелеймон свернулся калачиком рядом с ней на подушке.

Девочке снился томящийся в плену лорд Азриел. Внезапно, безо всякой видимой причины она открыла глаза и рывком села на койке. Интересно, который час? Каюту заливал странный призрачный свет. Может, луна взошла? А вот и ее меховые обновки. Стоило Лире их увидеть, как ее охватило нетерпеливое желание немедленно надеть все это на себя.

Закутавшись до самого кончика носа, девочка поняла, что долго в каюте ей не просидеть. Надо было идти на палубу. Она быстро прошла по коридору, поднялась по ступенькам наверх и застыла. В небе творилось что-то невообразимое. Сперва Лире показалось, что это облака, что они дышат, волнуются… Но Пантелеймон восторженно прошептал:

— Аврора!

Лира стояла, точно громом пораженная, вцепившись руками в металлический поручень, чтобы не упасть.

Суровое небо Севера преобразилось, и зрелище это проникало ей в самую душу. Казалось, будто с немыслимых горних высей ниспадал на землю тончайший прозрачный занавес. Бледно-зеленые и жемчужно-розовые тона постепенно сгущались, превращаясь в пурпурно-алые сполохи, и уже не безмятежное небесное сияние, а адово пламя дышало в них. Они вздымались и опадали, словно двигаясь в диковинном танце.

Лире казалось, что она слышит их шелковистый шелест. Но, странное дело, за зыбкой эфемерной призрачностью девочка ощущала ту же могучую силу, которая исходила от панцирного медведя.

Зрелище, представшее ее взору, было не просто прекрасно, но рождало в душе священный трепет. Сердце Лиры учащенно билось, на глаза наворачивались слезы, и в каждой слезинке лучи света дробились, преломлялись в мириады пляшущих радуг. Девочка чувствовала, как все ее естество охватывает тот блаженный покой, который открывает ей знаки веритометра. Может быть, Аврору в небе зажигает та же сила, что движет стрелкой веритометра? Мысль эта свободно скользнула в Лирином сознании и уплыла куда-то. Потом она вернется, но это будет еще очень нескоро.

Вдруг за сверкающей прозрачной завесой она увидела город: башни и купола соборов, колоннады дворцов и золотистые шпили на крышах, тенистые бульвары, широкие, залитые солнцем площади. Она смотрела и смотрела, чувствуя, как начинает кружиться голова, словно она видела дивный город с высоты, словно их разделяла пропасть и никто никогда не перенесется через нее, ибо имя пропасти — бесконечность.

Но ведь над пропастью что-то двигалось! Лира прищурилась, пытаясь разобрать, что же это было. В голове у нее совсем зашумело, перед глазами все поплыло. Она поняла только, что это “что-то” не принадлежит ни Авроре, ни открывавшемуся за ней другому миру. Но ведь оно парит в небе над крышами призрачного города! Вот она уже различает его совсем ясно, но внезапно вздрагивает, словно просыпается, и… город исчезает.

Движущаяся точка в небе становится все ближе, вот уже видны два распростертых крыла. Мощный взмах, другой, третий — и дивная птица опускается на палубу в нескольких ярдах от Лиры.

В призрачном свете северного сияния девочка увидела прекрасного серого гуся с белым хохолком на голове. Но, хотя больше на палубе не было ни души, она мгновенно поняла, что перед ней не просто птица, а чей-то альм. Альм, сам по себе, один! Ей стало жутко.

Птица заговорила:

— Мне нужен Фардер Корам. Где он?

Да ведь это же альм Серафины Пеккалы, той самой ведуньи, которую разыскивал старый цаган! Как же она раньше не догадалась!

— Он… Я сейчас его позову. Подождите, пожалуйста, — неловко споткнувшись, Лира повернулась и со всех ног помчалась в каюту старика. Ворвавшись внутрь без стука, она выпалила: — Фардер Корам, миленький! Там на палубе альм, он ждет. Он один прилетел, сам, я своими глазами видела!

— Успокойся, детка, успокойся! Пойди и вежливо попроси его подождать на юте. Я сейчас приду.

Гусь величаво прошествовал на корму корабля и замер там, горделиво поводя головой вправо-влево. Лира не сводила с него испуганных глаз, сердце ее замирало от восторга и ужаса, словно ей поручили занимать светской беседой привидение.

Вот на кормовой палубе появился закутанный в шубу Фардер Корам, за ним шел Джон Фаа. Старики почтительно поклонились гостю, их альмы — ворона и кошка — тоже приветствовали его.

— Мое почтение, Кайса, — заговорил Фардер Корам. — Я бесконечно горд и счастлив от того, что нам вновь довелось свидеться. Где мы могли бы поговорить? Здесь, на палубе, или ты хочешь спуститься в кают-компанию?

— Благодарю, Фардер Корам, но я предпочел бы остаться на воздухе, если только ты не замерзнешь.

Лапландские ведуньи и их альмы не чувствуют холода, но знают, как боятся его простые смертные.

Фардер Корам смущенно замахал руками, показывая, что ему очень тепло в шубе.

— Как поживает Серафина Пеккала?

— Она по-прежнему здорова и полна сил, Фардер Корам, и шлет тебе поклон. Кто эти двое?

Фардер Корам представил гусю-альму своих друзей. Кайса пристально посмотрел на Лиру.

— Мне приходилось слышать об этой девочке. Ведуньи много говорят о ней. Итак, вы пришли сюда с войной.